Материнская тревога.
Не мама виновата в том, что у взрослого сына жизнь идет наперекосяк, но если ему и протянут руку, то чаще всего только она. Лишь мать молится о сыне и ждет его — ждет и любит.
Валентина Петровна в одиночку вырастила троих мальчишек. Судьба не пощадила: рано забрала мужа Сергея. Вместе прожили всего четырнадцать лет — сердце подвело.
Свою беду Валентина Петровна переживала тихо, никому не показывала, хотя боль прочно засела внутри. И думала:
«Детям нельзя видеть, что я слабею. Пусть сыновья держатся, стараются не прибавлять забот. Я сильная. Я справлюсь».
Иногда ночью плакала, а утром — словно ничего не случалось: ровная, спокойная, собранная.
Старшие, Дима и Сашка, были погодками. Когда Сергея не стало, одному было тринадцать, другому — двенадцать, а младшему Вовке — всего три годика.
Однажды Дима случайно заметил, как мама украдкой вытирает слезы. Подошел и обнял:
«Мам, не плачь. Без папы тяжело, но мы с Сашкой поможем. Скажи, что надо — мы все сделаем».
«Господи, сынок, какой же ты у меня взрослый… Спасибо, родной. Переживем. Подрастете — полегче станет».
Старшие всегда были вместе: в школу — вместе, домой — вместе, и друг за друга стояли горой. Если кто-то лез — все знали: братья в обиду не дадут. И хлопот с ними Валентина Петровна почти не имела: учились хорошо, по дому помогали. Жили в крепком доме в маленьком поселке. Сергей строил его на совесть — для большой семьи, мечтал жить долго. Но вышло иначе.
Годы шли: Дима и Сашка по очереди отслужили в армии, потом женились, появились дети. К матери ездили часто, не забывали, заботились:
«Мам, если дрова нужны — скажи, я приеду, все устрою», — говорил Дима, привозя семью погостить.
Как старший, он присматривал и за Сашкой — тот тоже удачно женился. Валентина Петровна в невестках души не чаяла: с первых встреч сложилось тепло. И когда соседка Нина заводила разговор о своих, Валентина слышала от нее одно и то же:
«Валик, мой Серега какую-то Ленку приволок. Откуда он ее выкопал? Девок хороших полно, а эта — будто без жизни. Со мной двух слов не свяжет, все через Сережу. Не знаю, что делать».
«А мне Бог хороших послал, — отвечала Валентина. — Мои невестки — золото. Без гостинца не приезжают, продукты всегда привозят. Заходи, чайку попьем, конфеты мои попробуешь — таких я и сама раньше не ела».
«Ладно, забегу, как обед сварю», — обещала Нина, а Валентина Петровна знала: разговор все равно снова свернет на Ленку.
«Чужая душа — потемки», — думала она. — Пусть сами разбираются. У меня и без того забот хватает: Вовка еще не устроился».
Младший, Вовка, появился на свет, когда Диме было десять. Рос слабым, часто лежал по больницам. А после смерти отца его и вовсе берегли, как хрупкую вещь.
«Дима, Сашка, присмотрите за братом, — наказывала мать, уходя на работу. — Следите, чтобы тепло оделся, а то опять простудится».
«Мам, да он специально вредничает! — бурчал Сашка. — Говорю: не лезь — а он назло лезет. Пользуется, что маленький. Когда-нибудь я ему всыплю!»
«Не трогай его, сынок, он же младший. Подрастет — поумнеет», — успокаивала Валентина Петровна.
Дима считал себя главным среди братьев. Он помогал матери, держал младших в руках и заставлял Вовку учиться:
«Вова, не позорь нас с Сашкой. Мы хорошо учились — и ты должен».
Вовка вздохнул свободнее, когда братья один за другим ушли в армию, потом женились и домой уже не вернулись. Навещали, да это было уже совсем не то.
Он остался с матерью один. После школы уехал в райцентр и поступил в техникум на автомеханика.
Спустя полтора года приехал на каникулы и заявил:
«В следующий раз приеду не один. У меня есть девушка — Аленка».
«Сынок, ты что… жениться собрался?» — всплеснула руками мать.
«Какая женитьба? Просто поживем вместе. Сейчас все так делают, мам, ты в поселке от жизни отстала», — резко ответил он. Мать промолчала.
Перед выпуском Вовка привез Аленку знакомиться.
«Мам, это Алена. После техникума поженимся. Прошу любить и жаловать. Поживем пока здесь — пусть привыкнет к деревенской жизни. Она в частном доме никогда не жила».
«Здрасьте, тетя Валя», — бойко поздоровалась девушка.
Валентина Петровна засуетилась:
«Конечно, милые, располагайтесь. Самовар сейчас поставлю».
Она старалась не показывать настороженности, но украдкой разглядывала гостью. Прическа странная — розовые и синие пряди. Джинсы рваные, в обтяжку.
За обедом Алена спросила:
«А сколько стоит квадратный метр в таком доме? Он же огромный».
«Этот дом строил Вовин отец, — ответила мать. — Лучший плотник в районе был, его уважали. Мы всю молодость на этот дом положили. Каждый метр — наш труд».
«Значит, и наследство хорошее оставил? Раз мастером был», — не унималась Алена.
«Наследство — дом и все, что в нем», — холодно ответила Валентина Петровна.
Она заметила, как Алена разочарованно глянула на Вову, и сразу все поняла.
«Сына моего как вещь прикидывает. Понятно — ей нужен один расчет», — думала мать. — Дом дорогой, да и вещи старинные есть. Антиквары за посуду хорошие деньги давали, но я не продаю: это память. Есть еще семейная реликвия — икона Николая Чудотворца. Все это сыновьям достанется».
Пока они гостили, мать крутилась: готовила, убирала, во дворе снег разгребала. А эти лежали, смеялись и даже не думали помочь.
Валентина Петровна потеряла покой. Решилась поговорить с сыном:
«Сынок, не та это девушка. Подумай как следует — это же на всю жизнь».
«Не твое дело! Это моя жизнь! Отстань!» — рявкнул он и вышел.
Утром они уехали первой электричкой. И Вова пропал. Трубку не брал. Мать звонила снова и снова, а потом набрала Диму:
«Не знаю, где Вова. Приезжал с этой Аленкой… даже говорить не хочу. Нагрубил и уехал. На звонки не отвечает. Может, тебе ответит?»
Но и братья ничего не знали. Через неделю Дима с Сашкой приехали домой вместе. Говорили долго — без крика, по-взрослому. Потом позвонили Вовке — не поодиночке, а втроем, как братья. Разговаривали спокойно, напоминали, как мать одна их тянула, как по ночам плакала, чтобы они не видели. Вова молчал. А потом сказал:
«Не знаю, мам… Я сам запутался».
Через два дня он приехал один. Молча обнял мать и опустился на колени у порога — как в детстве, когда виноватился. Она лишь погладила его по голове, не спрашивая и не упрекая.
А потом тихо сказала:
«Ешь, сынок, пока горячее. Я щи сварила — твои любимые».
И в этом «ешь» было все: прощение, любовь и надежда, что теперь он наконец останется.
